Название: Пятиминутка
Автор: Uccello Spreo
Фендом: Темный Дворецкий
Пейринг: Себастьян/Грелль
Жанр: ангст\драма
Размер: виньетка
Рейтинг: PG
Саммари: хоспти, читать-то…
Дисклаймер: не мое!
Высокий, темноволосый, загадочный… За-гадочный. Почти что за-гадный. Хотя, это как посмотреть, кто из них двоих загадный – Сиэль или его дворецкий с дьявольскими алыми глазами, которые прожигают насквозь, оставляя лишь опаленные края да дыру на месте сердца…
За-гадный… за-гадом. Если так, то загадный – это Сиэль, а Себастьян – его персональный гад…
Хотел бы Грелль, чтобы его персональным гадом был Себастьян… и гадом, и адом. И еще чем угодно, лишь бы его. Лишь бы персональным.
А он еще ходит мимо, едва касаясь полами своего сюртука ладоней Грелля. Как будто коридор настолько узкий, что им негде было бы развернуться! И от каждого такого касания кровь ударяет в голову неопытному дворецкому, и из рук его все падает, разбиваясь на мельчайшие осколки. А Себастьян стоит чуть в стороне и, даже не пряча усмешку, качает головой, выставляя напоказ свое разочарование. Греллю остается только отвернуться и позорно уйти куда подальше, лишь бы не видеть этого взгляда, полного невысказанного превосходства.
Се-ба-стьян… Се-еба-а-стья-я-ян… бесконечное имя, идеальное. Не все его достойны. Но вот это создание – точно.
Су-у-ще-е-ство-о… тоже бесконечное. Только не идеальное, а презрительное и унижающее. Так, наверное, он, Грелль, воспринимается им, Себастьяном. Бесконечным и идеальным Себастьяном.
Да, если честно, как бы он ни воспринимал его, главное, чтобы не переставал это делать. Потому что если это прекратится, то Греллю останется только одно – показать себя истинного, а тогда он точно останется один, без сопровождения этими алыми, цвета лунного затмения, глазами.
А смотреть на затмение луны – плохая примета, вы знаете? А Грелль знает. Потому что он это на себе испытал – что значит быть проклятым. Ему вообще нельзя что-либо чувствовать, ведь он не тот, за кого его все принимают, но, честное слово, это же совсем неважно, когда рядом, или в другом конце коридора, или в доме, или вообще в этом мире есть он, Себастьян. Недостижимый, неуловимый и невозможно прекрасный. И пусть это временно, и пусть его, времени, с каждой секундой все меньше и меньше… это все второе, несущественное, потому что как можно волноваться о чем-либо, чего даже не видишь и едва ли чувствуешь? Главное – вот оно, вот, стоит прямо здесь, рядом, едва касаясь рукавом его бедра, и смотрит, смотрит… да что же ты смотришь? Что ты хочешь увидеть? У меня же все на лице написано, ты, бесчувственная сволочь!.. а ведь правда – бесчувственная. И ведь правда – сволочь. И сам знает это, гордится… улыбается, как будто что-то знает… нет, не что-то, как будто все знает. И о нем, Грелле, и о Мадам Ред, и о том, что скоро должно случиться…
Опять все разбил. Опять осколки усыпают пол у его ног, отколотый носик у чайничка сиротливо лежит в стороне, укоризненно покачиваясь в его направлении. Тарелки с остатками пирожных, которые Себастьян велел ему убрать, тоже безнадежно разбросаны в этой части коридора, и фарфор, фарфор… сколько фарфора перевел на него этот дом? Не сосчитать…
Короткий смешок слышен где-то со стороны, а Греллю внезапно становится настолько жалко себя, что он не выдерживает и, резко развернувшись, бросается прочь по этому длинному коридору, прочь от того, с алыми глазами, который только что насмехался над его неуклюжестью…
- И ты думаешь, что, не признав свои ошибки, сможешь все исправить? – бесстрастный голос произносит эту фразу, и Себастьян, небрежным движением тянущий рукав Грелля, смотрит ему прямо в глаза.
- А в ч… чем моя ошибка? – запинаясь, вопрошает Грелль, восторженно глядя в глаза дворецкому.
- Какой непонятливый… да это просто праздник какой-то, - едва слышно роняет Себастьян и чему-то ухмыляется. – Ошибка? Да даже в том, как ты держишь поднос, ты не прав. Одна рука поддерживает, другая… - показывая это, дворецкий обхватывает Грелля, прижимаясь к его спине грудью, берет его руки в свои и объясняет. А Грелль не слышит, он слушает. Грелль не видит белоснежных перчаток на своих уже перемазанных в чем-то, он чувствует. Грелль просто стоит, стараясь как можно незаметнее прижаться к Себастьяну, и молит все силы, чтобы они позволили ему не покраснеть на понимающий смешок дворецкого.
Догадался…
А как можно было не догадаться, если Грелль даже не скрывет своих жаждущих взглядов? Как можно было не понять, если его бросает в краску при любом обращении, исходящему из уст Себастьяна непосредственно ему? Ведь нельзя же быть настолько слепым и одурманенным маленьким хозяином…
Он хочет убить этого мальчика, жестоко, беспощадно, но договор мешает. Мальчик принадлежит хозяйке, а дворецкий принадлежит ему… наверное. Что-то подсказывает ему, что внушить это Себастьяну не получится, что такой никогда не будет принадлежать. А вот принадлежать такому – будут. Как, например, он, Грелль. Или мир.
Прохладное дыхание опаляет щеку, и из рук Грелля все падает опять. Поднос летит на пол, все, что было на нем – тоже, а Себастьян, который вдруг перестал быть позади, скользящим движением посылает по телу мурашки, обнимая за талию и произнося:
- Необходима практика… - и непонятно, от чего мурашки: от голоса или прикосновения; важно одно – Себастьян заставляет его чувствовать себя живым, а как давно это было в прошлый раз… - Сегодня. В одиннадцать. Не опаздывать.
Мурашки пропадают вместе с последним словом и ощущением горячей ладони. Позади больше никого нет, не надо оборачиваться, Грелль и так знает. А еще он знает, что придет в десять, и будет стоять, как всегда, ждать, чтобы никогда не понять, что же скрывается за пугающим «Не опаздывать».